Евгений Весник: "Таких врачей я собираю себе в душу"
|
Дата не круглая, но, согласитесь, интересная, как и он сам (в его актерской коллекции одних только походок - 60!). Упоминание его имени уже вызывает улыбку, но, как настоящий артист, вне сцены он серьезный, критичный и чересчур пристальный человек. В гостях у "МГ" актер, сыгравший более 230 ролей в театре и кино, режиссер Малого театра, народный - и не только по званию - артист Евгений ВЕСНИК.
- Евгений Яковлевич, позвольте присоединиться к поздравлениям! В День рождения часто возвращаются в детство. Вы помните свои первые впечатления от встречи с врачом? - Смутно, больше из рассказов мамы. Первое серьезное знакомство с медициной произошло в 3 года в Америке, куда был командирован мой отец. Мальчик постарше научил меня сыпать песочек в причинное место. Закончилось все температурой за 40 и серьезной операцией по общим наркозом, которую делал доктор Фрайдберг, эмигрант из русских евреев. Он часто лечил нашу семью, и к пяти годам я хорошо знал, что доктор Фрайдберг когда-то меня спас. Но самая удивительная история, связанная с этим врачом, произошла много лет спустя. Поступив после войны в Щепкинское театральное училище, я как-то быстро проел демобилизационные деньги - жить было не на что. От безвыходности я написал письмо... в Америку доктору Фрайдбергу. Представляете?! Никто не верит, но в ответ пришла посылка с сахаром, оливковым маслом, двумя отрезами - один почему-то дамский. Было это в 1947 году: отец уж десять лет как был расстрелян, мать только что вернулась из ссылки. Так что доктор Фрайдберг "спас" меня дважды. - А потом часто ли в приходилось обращаться к врачам? - В молодости нет, на войне тоже Бог миловал - лишь раз был контужен, проведя 13 дней в госпитале, и все это время моя собака, которую подобрал в Восточной Пруссии от отступавших немцев, отказывалась брать еду из чужих рук - приходилось держать под мышкой хлеб для пропитки "родным" запахом (Рекс вообще был редкой умницей и быстро освоил русский: на слово "Гитлер" истошно лаял, а заслышав "Сталин", вилял хвостом). Я до сих пор благодарен и восхищен медперсоналом, бывшим на передовой: надо было видеть этих девочек-медсестер, таскавших раненых и убитых, врачей, оперировавших в палатках без всяких условий - они, конечно, хлебнули. И ведь справлялись! Ну а с годами все чаще приходилось прибегать к искусству медиков. Со многими дружу - это фанатики, влюбленные в свое дело, мастера, о которых публика мало знает. Впрочем, настоящий врач должен бежать от рекламы и, как артист, сохранять элемент таинства. В нашей семье, например, все рожали у доктора Адольфа Абрамовича Мотина, бывшего главврача одного московского роддома. Я был безумно влюблен в Мясникова-отца, человека с колоссальным юмором, который ставил диагноз, спрашивая, как пациент провел вечер, какие у него взаимоотношения с женщиной, мамой или соседкой. Он грассировал, произнося названия лекарств на французский манер - "валё-ёкардин". У меня, тогда молодого человека, обнаружили какие-то неполадки с сердцем, и я поинтересовался, как нужно употреблять алкоголь. Александр Леонидович ответил: "Водку надо пить так: свой вес, переведенный в граммы, умноженный на два, через день натощак. Вы весите 75 кг? Значит, 150 грамм через день натощак, 45 минут ничего не есть и не закусывать. Это заменяет клизмы, глюкё-ёзу, антибиотики". - "Доктор, а сколько Вы себе позволяете?" - "Я выпиваю эти 150 грамм, но ежедневно, а потом... потом у меня нет желания останавливаться". - "А как надо курить?" - "Я вам официально скажу: поскольку мы едим много консервов, плохой хлеб, можно курить 8 сигарет в день - эта никотиновая кислота на пользу, 9-я сигарета уже во вред. Вот и заставьте себя курить восемь". - "А сколько Вы курите?" - "Две-три пачки". Никогда не забуду Б. И. Якобсона, заведовавшего в свое время отделением хирургии в 137-й поликлинике. У меня адски болел большой палец на ноге, мне уже поставили четыре диагноза, наконец посоветовали обратиться к нему. Мы, как фронтовики, сразу "сошлись" ("смешной" Борис Ильич был начальником военного поезда-госпиталя, награжден 14 боевыми орденами!). "Снимите носочки, поставьте ногу сюда". И через три секунды: "Одевайтесь". - "Доктор, что у меня?" - "Никто не знает". - "А как лечить?" - "Никто не знает". - "А что делать?" - "Тэрпэть!". Но он меня вылечил! Обычным ледяным компрессом, и просил никому не рассказывать - криотерапия тогда была не в чести. Я с благодарностью вспоминаю офтальмолога Святослава Федорова, который колдовал надо мной, меняя хрусталик, и приговаривал, что скоро будет больно. Я ждал-ждал, наконец спрашиваю, когда же будет больно, но тут выяснилось, что операция уже закончена. Разве можно забыть такой "обман"? Я кланяюсь в ноги доктору медицинских наук пульмонологу Игорю Эмильевичу Степаняну - без него бы три года назад я бы просто умер. У него неимоверное сострадание, человеколюбие. Я был свидетелем его "отпуска" в Щелыково: всем помогал в ущерб своему отдыху. Вот таких людей я обожаю и собираю себе в душу. - Но почему тогда в ваших зарисовках, юморесках на медицинскую тему, помимо удивительного тепла, немало уничтожающей иронии в адрес здравоохранения? - Повторяю: я влюблен во врачей, гениев своего дела, много пишу о них, но в общей массе уровень медицины выходит за рамки юмора - за границей иных докторов даже в медсестры не берут. И это преступление, в котором виновато государство, не дающее нормально работать. По Гиппократу, которому, заметьте, все дают клятву, искусство медицины состоит из трех элементов: болезнь, больной и врач. Болезней и больных у нас предостаточно, а вот врачей в массовом понимании нет: многие даже не знают новых лекарств, что просит пациент, они не поспевают за развитием науки, занимаются только бумажками, хотя при нынешней компьютеризации их вообще можно было бы освободить от ручки. Я был свидетелем стольких нелепостей, которые не могут меня влюбить в наше здравоохранение в целом. А миф о бесплатном лечении? Будучи тяжело больным человеком, хотя с виду выгляжу прытким, я не понаслышке знаю, что такое получить лекарство: надо выписать рецепт у одного врача, пойти к главному пульмонологу, уговорить еще нескольких. Но меня узнают и идут навстречу, а как быть "неизвестному" человеку? Тот же флексатит, который спасает людей от астмы, официально выдают 1 пачку в месяц, а ее хватает на 6 дней. Ну как это можно?! Препарат ведь дорогой. Получается, что лекарства доступны лишь здоровым - умирающим пенсионерам они просто не по карману. Поймите: лично я ни на кого не жалуюсь и благодарен государству за пенсию, внимание. Но у меня с молодости, когда я командовал артиллерийским взводом, батареей, в крови забота о других: чтобы солдаты вовремя получили паек, чтобы их не убило. Не могу не переживать за людей - такой уж идиотский характер. Я согласен с Гиппократом: "Медицина часто утешает, иногда облегчает, редко - исцеляет". Поэтому врачам надо больше думать, как утешить страдающего. В Японии, например, к смертельно больным приходят группы комедийных актеров: с наклеенными носами, они веселят, поднимают настроение, а на прощание просят к следующему их визиту вспомнить какую-нибудь смешную историю из своей жизни. И человек начинает вспоминать, весь организм "оживляется", включается в работу. Понимаете: у умирающего пробивается желание жить! Хотя бы до следующей встречи. Вот это и есть то самое "утешение, иногда облегчение". У нас же все думают, что медицина исцеляет. Заблуждение! И я удивлен, почему никто не следит за компетентностью врачей, обманом откровенных шарлатанов, ведь это не карточная игра, даже не политика и не Дума, где заведомо знают, что обманывают, а здоровье, жизнь человека. Мы говорим о потерях в Чечне, но сколько на совести медицины, почему-то умалчиваем. Немецкий микробиолог Мух как-то сказал, что медицина является историей человеческих ошибок. Здесь, как нигде, нельзя допускать безответственности: не прописывать то, что нравится (а докторам порой нравятся вещи взаимоисключающие - на себе испытал), а что может облегчить страдание. Вдумайтесь: в Швеции платят за здоровых - врач ходит по квартирам и если кто-то заболевает, у него высчитывают из гонорара, - у нас же получают премию за количество заболевших! - Как говорится, театр - храм, и все же профессия актера, режиссера не из спокойных. Как вы справляетесь со стрессом? Есть ли у Вас хобби? - Ну, во-первых, я не люблю слово хобби - оно ассоциируется даже не с хоботом, а одним скабрезным органом у слона. Сегодня, говоря медицинским языком, в русской речи настоящая эпидемия на иностранные слова, доходящая до абсурда: "русский хит" - ну что это, как не разложение человеческой речи?! Недавно по радио кто-то договорился до идиотизма - "достаточно недостаточно", "достаточно мало"... Так что я предпочитаю слово увлечение. Что же касается театра, вы мне сначала покажите, где этот храм. Как музеи требуют отличных экспонатов, так и театр немыслим без высокого профессионализма актеров, режиссеров. Я знаю лишь один театр, приближающийся к понятию "храм" - Малый драматический театр под управлением Льва Додина: там есть дисциплинированность, осознанное восприятие Додина как руководителя, там стыдно быть бездарью или интриганом. Ну а для совладения с перегрузками, потрясениями я всем предлагаю под стеклом на письменном столе крупно написать слова Сенеки: "Надо мужественно переносить то, что ты не можешь изменить", и это немного успокаивает. Я не верю, что стресс можно снять той же водкой, рыбалкой - таким способом люди бегут от невозможности говорить правду. Вот это я понимаю. Когда я чувствую, что не могу ни на что влиять и быть услышанным со своей правдой, я прочту фразу Сенеки и уезжаю к чертовой матери: пью водку с рыбаками, гребу, варю уху, матерюсь и... приезжаю еще более взвинченный. Поэтому, когда мне плохо на душе, я сажусь за стол и пишу, чтобы высказаться и привести в порядок свои мысли. Ведь лучший собеседник - ты сам. Стресс лечится только работой. - С чего, на Ваш взгляд, начинается здоровье? - Если вы говорите о здоровом мнении о человеке, в России оно начинается после смерти: это самый здоровый период, вот тут только начинают понимать суть, уникальность человека, ведь теперь его нечего бояться, он не может дать в рыло, написать книгу, и начинают говорить: "Какой замечательный человек!". Здоровье начинается с легенды о мертвеце. И по этому особому российскому качеству я чувствую, что татаро-монгольское иго еще далеко не изжито. А шире - здоровье начинается с рождения, которое потом выдуманными человеком же средствами, организациями, идеями уничтожается. - Обычно актеры, режиссеры пользуются готовыми текстами, сценариями. Почему возникла необходимость писать самому и, надо сказать, у Вас это получается блестяще? - Я страшно завидовал и гордился своим отцом, который сам писал статьи, даже издал книгу "В боях за Октябрь", он делал доклад для матери при вручении ей Сталиным ордена. Когда в 1937-м отца ни за что расстреляли, а мать отправили в ссылку, я, 14-летний, оставшись один, потянулся к брату отца - знаменитому боксеру-любителю, писавшему сценарии о спорте. У меня тоже стала чесаться рука. Хотелось описать свою жизнь, ведь я был в Америке, Швеции, Германии, много видел, и когда приехал в СССР, по-русски говорил хуже, чем по-английски и по-немецки. Но ничего бы из меня не вышло, если бы не наша учительница А. Д. Тютчева, правнучка великого поэта. В 15 лет я попал в плохую компанию, стал пить водку. Однажды сижу под "мухой", и ко мне вдруг подходит Анна Дмитриевна, целует в лоб, гладит по голове и говорит: "Женя, как тебе не стыдно, ты позоришь своих родителей". Этот момент решил мою судьбу: я начал учиться, мои сочинения вывешивали во Дворце пионеров. Благодаря ей я стал человеком. Позже в армии вел интересный дневник, но мама, вернувшись из ссылки, его сожгла, боясь, что меня расстреляют. Я закончил театральное училище далеко не последним учеником, но меня не взяли в Малый театр как сына врага народа - меня, фронтовика, офицера! Я с 14 лет понимал, что живу в больной стране, а после этого случая получил только подтверждение. И этот протест против несправедливости тянул к письменному столу. Не так давно на меня обратило внимание издательство "Вагриус", уже вышло 4 книжки - спасибо Г. Успенскому, В. Григорьеву, редактору Альбине Даниловой, которая, ничего не меняя, просто убирала лишнее. Я буду рад, если мои мысли кому-то помогут обрести, в первую очередь, нравственное здоровье. - Кто Вы: комик или трагик? Есть ли у Вас заветная роль? - Я Женя Весник, поставленный в каждой роли в новые, предлагаемые автором, обстоятельства. И вот от этих новых авторских обстоятельств и зависит, какой я - комик или трагик. Что же касается несыгранного, у каждого актера - и это почти доказано - его заветная роль вызывает смех у режиссуры. Игорь Владимирович Ильинский, например, в беседе со мной признался, что всю жизнь хотел сыграть Бориса Годунова, моя же мечта - воплотить образ Салтыкова-Щедрина и Мишеля Монтеня. Правда, пока нет пьесы или сценария об этих гениях, да и играть умных не так-то просто. - Каким Вы видите театр в будущем? - Театр, конечно, никогда не умрет. Но тот безнравственный кошмар, который творится в нашей стране, резкое падение интеллекта могут сильно приблизить театр к казино или ресторану. Сегодня в театральные училища (во всяком случае областные) приходят люди, лишенные актерских данных, сценического обаяния, культуры. Будущее театра не может зависеть от моего мнения - оно будет таким, какими будем мы сами. Ведь театр не воспитывает общество, как утверждали некоторые великие комики, а только отвечает на его потребности. - Ваши пожелания "МГ". - Быть правдивой, не ангажированной газетой: если вы видите недостатки, халтуру, обман, пишите об этом. Защитите русского врача, его достоинство, помогите ему освободиться от бумажной рутины, чтобы врач имел возможность во время приема поглядеть больному в глаза. P. S. Недавно Евгений Весник был принят в Союз писателей г. Москвы. По этому случаю он пообещал отрастить бороду, сменить фамилию на Толстой и возбудить ходатайство о возвращении ему Ясной Поляны. Говорят, Римма Казакова не возражает... Беседовали Валерия и Вячеслав СВАЛЬНОВЫ От редакции. Спешим обрадовать читателей "МГ": Евгений Весник любезно предоставил нашей газете свои "медицинские" опусы, которые будут опубликованы в ближайших номерах. |