Валентина ТВАРДОВСКАЯ: Отец уважал врачей, но здоровье не берег...
Событием в литературной жизни года стала изданная московским издательством "Вагриус" книга Александра Твардовского "Я в свою ходил атаку..." Дневники. Письма. 1941-1945", подготовленная к печати дочерьми выдающегося поэта Валентиной и Ольгой Твардовскими к 95-летию со дня рождения отца и 60-летию Великой Победы.
Будни войны, правда о войне, поэт на войне, жизнь во время войны, власть и народ во время войны - все это в фолианте "Я в свою ходил атаку...", ошеломляющем сегодня так же, как ошеломлял когда-то читателя "Новый мир" Твардовского! Об этом и многом другом наш сегодняшний разговор с доктором исторических наук профессором Валентиной Твардовской.
- Валентина Александровна, тяжело быть дочерью великого поэта?
- Я тяжести не ощущаю. У меня много работы, я историк, занималась всю жизнь историей русской общественной мысли XIX века.
- Ваш выбор был подсказан отцом?
- Он настоял на нем. Я почему-то хотела заниматься европейской историей. Но отец сказал - только русской! Однако сейчас я занимаюсь только подготовкой публикаций писем и дневников отца. Впереди его 100-летие, и нельзя, чтобы эта дата прошла для народа также незамеченной, как предыдущие юбилеи, которые власть замалчивала.
- Вы сами взялись за подготовку "Дневников" к печати, потому что не видите никого из литературоведов, которым можно было бы доверить эту работу, или по каким-то другим причинам?
- После смерти мамы, Марии Илларионовны, мы начали работать с новомирцем Юрием Буртиным. Вместе приготовили три года "Дневников": 1961, 1962 и 1963 гг. А надо сказать, что публикация, подготовленная мамой, была так встречена, что надо было какое-то время переждать, пока схлынет литературная пена. Как встретили? Мы публикуем дневники - записи человека о себе, как Буртин это назвал, "исповедь сына века"... Так думали и чувствовали многие люди, только Твардовский с большей яркостью, с большей глубиной изобразил. Что тут править или сокращать? А нам говорят: уж очень он советский в этих дневниках, намекая, что стоило бы некоторые его суждения изъять! Но ведь главное - показать, как человек развивался, спотыкался, обжигался и шел все время к правде своим путем. "Самоизменение" Твардовского, как он сам определил. Это слово Маркса отец очень любил. И нечего ему стыдиться своей искренности, веры в тот строй, который был, ведь он его не принимал целиком! Очень многое критиковал, причем критика была не только в произведениях. Он много писал "наверх" записок, которые сам называл "произведениями эпистолярно-бюрократического жанра"...
Работать с Буртиным было непросто. Здоровье его было подорвано, он перенес несколько инфарктов. И даже когда я не была с ним согласна, я боялась отстаивать свою точку зрения, боялась его разволновать. Но в общем-то Буртин очень был доволен моими примечаниями за 1963 год.
На сегодняшний день остались колоссальные пласты документов, материалов, свидетельствующие о той эпохе, когда Твардовский был редактором журнала "Новый мир".
- Обработать этот массив вам по силам?
- Меня поддерживает то, что о многом помню только я одна, и надо все, что я помню, успеть включить в книгу. И потом я ведь даю направление, где искать. Это очень важно. Как исследователь, я это знаю. Мне кажется, что вся моя работа по истории общественной мысли была подготовкой к работе над отцовскими "Дневниками". Словом, пришлось сделать выбор, что важнее: собственные мои исторические труды или документальная проза Твардовского. Всего не успеть: и силы не те, и здоровье. Так что выбор я сделала.
Думаю, что даже книга дневников военных лет даст стимул, толчок. За границей дневники Твардовского уже цитируют. Недавно в Израиле вышла большая книга о Шолохове. И там 14 или 15 сносок на Твардовского из "Дневников", как Шолохов относился к "Новому миру". А как же без этого писать о Шолохове? В Польше целая группа исследователей занимается дневниковой прозой Твардовского, причем очень серьезно.
- Предвидел ли Александр Трифонович столь глубокий и трагический кризис советской власти, который наступил в 70-80-е годы?
- Его отношение к советской власти все время менялось. Последние годы жизни он ясно видел ее антинародную сущность. Это по "Дневникам" заметно. Но ведь что такое власть? Это люди. В ЦК и везде. Разные люди. Он пытался до них достучаться, но не получалось.
Думаю, что серьезно ни в какую трансформацию СССР он не верил. Но для него же не классовое было важно, а общечеловеческое. Вот он конспектирует Сахарова и согласен с ним, что вот это должно быть сделано так, это - так. Значит, какая-то надежда до конца не исчезала. Ведь и Андрей Дмитриевич тоже не отказался от идеи социализма. А Твардовскому обвинение предъявляют, что он верил в социализм! Пишут: коммунист Твардовский погиб от той власти, которой служил, и трагедия его в том, что он был своим и погиб от своих. Не был он своим! Власть всегда отличала "своих" от "чужих"... Отчего же тогда погиб журнал? В "Известиях" не так давно была очень хорошая статья Колесникова, где говорится, что Твардовский никакой власти не нужен. Своими для власти были некоторые другие "знаменитые" писатели, которые, перефразируя известное выражение Станиславского, служили не литературе, а себе в литературе. У Твардовского, конечно, была социалистическая идея, но своя, а не казенная, не казарменная! И он от нее не отказался и, думаю, не отказался бы!
Отец был очень советским в таком вот смысле человеком. И великие современники чувствовали и одобряли эту его советскость. Дмитрий Дмитриевич Шостакович собирался оперу писать "Теркин на том свете"... Я была в гостях у племянника Георгия Свиридова, а он - декан Санкт-Петербургской консерватории. Он сел за свиридовский рояль и сыграл гимн России, написанный композитором на слова Твардовского... Квартира старинная, большая, высокие потолки, непроницаемые стены... И первые его аккорды - я только читала про это и впервые в жизни испытала сама: мурашки по коже побежали! Какая музыка! Говорят, что когда в Думе обсуждали вопрос о гимне, все, кто слышал гимн Свиридова - Твардовского, двумя руками были за него. Думаю, что только из-за авторской конкуренции Путину не дали послушать этот вариант.
В своей последней поэме "По праву памяти", где Твардовский подводит итог своим убеждениям и жизни, он говорит среди прочего: "Сомненья дух нам был неведом". Подчеркивает, что люди его поколения слишком верили в определенные идеи, ставшие догмами. Отец все время докапывался до истины, верил в идеологию, но правда была для него важнее. И правда не позволяла Твардовскому следовать за тем, что ему навязывали, пытались диктовать. На этой почве у него и сложилось противостояние с властью.
- Поддерживают ли отношения с вашей семьей люди, для которых Твардовский стал чуть ли не литературным отцом? Например, Александр Солженицын или Владимир Войнович, последняя книга которого "Портрет на фоне мифа" - бестселлер?
- Мне тоже понравилась книга Войновича. А мое отношение к Солженицыну выразилось в открытом к нему письме. Сначала оно было опубликовано в коммунистической газете "Унита", потом ее перепечатали другие зарубежные издания. Это письмо я написала после того, как прочла книгу Солженицына "Бодался теленок с дубом". В письме я говорила о совершенно необъективной оценке позиции журнала, который так много сделал для Солженицына, печатал его, защищал и отстаивал. Меня возмутили карикатурные портреты сотрудников журнала, поданные Солженицыным в его книге. Меня оскорбило изображение Солженицыным Твардовского слабым, беспомощным, компромиссным человеком, изо всех сил держащегося за подлокотники своего редакторского кресла. А ведь в день гибели "Нового мира" Солженицын явился в редакцию, именно в тот день, когда Твардовский в знак протеста против вывода из состава редакции всех его соратников подал заявление об уходе с поста главного редактора. И в этот день Солженицын уговаривал Твардовского остаться. Понимал ли Александр Исаевич, на что он толкал Твардовского. Вот это было бы действительно безнравственным, компромиссным предать товарищей и объединиться с навязанными Твардовскому ЦК Овчаренко, Большовым, Рекемчуком. Вот такой была позиция Солженицына, и никаких отношений у меня с ним нет.
- А с Владимиром Войновичем?
- Я его читатель. Когда-то писала внутреннюю рецензию на его книгу о Вере Фигнер, и мы с ним познакомились. Твардовский печатал рассказы Войновича, за что журнал получал порции очередных нападок. Но Твардовский обиделся за "Чонкина", которого отверг. Он не мог его принять. "Редактор тоже человек", - говорил Твардовский, когда его как редактора за что-то упрекали. Он ведь отказывал и Тендрякову, и Пановой, и Овечкину... Мне тоже, например, "Чонкин" претит до сих пор, но понравилась книга Войновича о Солженицыне, хотя Твардовский там изображен несколько некорректно, этакий выпивоха...
- Но там, похоже, есть понимание этого обычного для творческого человека греха!
- Не надо. Об этой слабости Александра Трифоновича говорят, когда хотят принизить его образ. Но Твардовский сам рассказал о своем недостатке, или неотъемлемом свойстве с такой беспощадностью, как никто другой. Не надо было разным авторам спешить рассказать о недостатке отца, а дать ему рассказать об этом самому. Но все очень спешили - и Трифонов, и Войнович!.. А привлекает меня в последней книге Войновича отсутствие культа Солженицына, культа борца с тоталитаризмом, культа изгнанника. Как и отец, я не меняю оценок. Первые произведения Солженицына считаю лучшими, даже не понимаю, как он мог написать "Один день Ивана Денисовича". Повесть пропитана гуманизмом, сопереживанием к человеку, чего у Солженицына позже я не встречала.
- Валентина Александровна, по-вашему, какая книга Твардовского главная, "Василий Теркин"?
- Зациклились все на "Теркине"! Мол, и столько в нем глубины, что этого хватает, чтобы любить Твардовского, даже если бы он больше ничего не написал, он бы все равно остался в литературе. Что лучше у Пушкина? "Евгений Онегин"? А как тогда быть с "Медным всадником"? Разговор о Твардовском - это всегда о главном! Собрать аудиторию побольше, пригласить молодых людей, которые знают его творчество лишь в объеме школьной программы, почитать его позднюю лирику "В живых меня как бы и нету" или "На дне моей жизни, на самом донышке", разве это не найдет отклика? Поздняя его лирика непрочитанная, так же, как "Дом у дороги" - полупрочитанная поэма. Она не ко двору пришлась. После войны сплошное ликованье, все ему говорили: "О чем вы!"
Мы-то с Ольгой считаем, что главная его книга - это "Дневники". Они должны были стать основой книги автобиографической прозы "Пан Твардовский". История его семьи, собственные его искания. Такой он видел свою главную книгу. Когда пришлось уйти из журнала, а он ведь понимал, что уйти придется, отец говорил, что для литературы это, конечно, очень плохо, но зато буду работать над книгой.
- "Дневники" для почитателей таланта Твардовского замечательны еще и тем, что там видна роль Александра Трифоновича в возвращении в Россию творений Ивана Алексеевича Бунина!
- Многие из окружения Бунина в своих мемуарах рассказывают, как Иван Алексеевич восхищался Теркиным. Твардовский очень любил бунинские рассказы, сборники его произведений покупал еще в Смоленске в 20-е годы. В дневниках Твардовского масса высказываний о Бунине, и конечно, он хотел Бунину написать. Но знал, чем были для той поры письма за границу, и потому обратился за разрешением в соответствующий отдел ЦК партии, просил позволить написать Бунину, но ему было категорически запрещено. Не то что отказано, а, подчеркну, запрещено. Для отца это был сильный удар, остававшийся больным рубцом на его душе до конца жизни. Неоднократно он с горечью вспоминал об этом отказе. Но на этом отношения отца с Буниным не исчерпываются. Твардовский не только пробивал издание его 9-томника, он хотел, чтобы купили архив Бунина, кабинет Бунина. Но Лев Никулин убедил ЦК партии, что ни архив, ни кабинет Бунина "ценности не представляют". Все это отражено в "Дневниках".
- Архив Бунина, кабинет Бунина... но в преддверии 100-летия Твардовского правомерно ставить вопрос о создании литературного музея самого Твардовского!
- Мне представляется, что музей должен быть в Смоленске. Я за это. Он - земляк смолян, здесь осуществил первые литературные опыты, здесь памятник ему и его литературному герою, наконец, здесь очень сильная филология. Здесь уже издан рабочий вариант энциклопедии Твардовского! При создании музея очень надеюсь на помощь общественности. Музей - это не только кресло Твардовского, его чернильница, собственные его книги, но и множество книг его современников с дарственными надписями. Все это мы готовы отдать в музей. Могут там быть и рукописи, и переписка с собственноручными его резолюциями и комментариями. Учредить при музее фонд Твардовского. Мы с сестрой готовы отказаться от гонораров в пользу этого фонда.
- Традиционный для нашего "Автографа" вопрос: как относился Александр Трифонович к медицине?
- Врачей уважал и как профессионалов, и как лучших представителей российской интеллигенции. А вот здоровье свое не берег, советам медиков следовал далеко не всегда.
Владимир КОРОЛЕВ,
корр. "МГ".
Фото автора.